ДРОЗДОВ Анатолий / Листок на воде
Категория: Альтернативная история / Серия: -
Рецензия
Очень неоднозначные ощущения от прочтения. С одной стороны талантливое авторское описание реальных персон и захватывающий сюжет, с другой стороны, я лично слышал рассказы о них из уст участника Гражданской войны и участника этих событий.
Золотая мысль:
«Его императорское величество изволили с началом войны запретить в России продажу спиртного. Патриотические чувства должны быть трезвыми. Его величество были добрым человеком, но дураком. Не он один. Позже на эти грабли наступят американцы, затем снова мы - уже при Горбачеве. Дурость имеет свойство воспроизводиться.»
Правдивые слова:
«горцы постоянно возмущались и чего-то требовали. Им можно было все: выгонять русских из домов, грабить их, избивать, отрезать живым людям головы... Русским разрешалось лишь безропотно умирать. С точки зрения Запада и его марионеток в России, так было правильно.»
Комментарии излишни:
«Много американцы понимают в свободе! Они-то, конечно, считают, что понимают, только сами в рабах у доллара. Жизнь в долг - квартира, машина, мебель... Стоит американца уволить, как он берет пистолет и стреляет в тех, кто остался.»
Кому подражают нынешние ряженные:
«Казаки - известное ворье, мародеры, Зенько рассказывал. 26 августа прошлого года начальник 11-го корпусного авиаотряда, штабс-капитан Нестеров (тот самый, что выполнил "мертвую петлю") совершил таран, первый в мире. От столкновения австрийский и русский аппараты упали на землю, летчики погибли. Первым к месту падения подоспели казаки. Они ограбили труп героя. У Нестерова забрали не только бумажник с жалованьем офицеров (штабс-капитан получил перед вылетом, раздать не успел), но и сняли ботинки с крагами...»
Они достойны своей судьбы:
«На свете есть мужчины, которые верят: юные красавицы в состоянии полюбить их, старых, толстых и седых, вовсе не из-за денег.»
А, вот здесь я вынужден поправить автора:
«- Бери! - он сует мне коробку. - У меня еще есть, у вас с куревом плохо.
Откуда знает?
- Механик от вас перелетел, рассказывал.
Было такое. Механик забрался в "Вуазен" и взлетел. Думали: балуется, механик мечтал стать летчиком. Погнались, стали прижимать к земле, а тут и линия фронта... Красные бросают листовки, завлекают щедрыми посулами. Летчики не ведутся, механик соблазнился. Один случай на всю армию.»
Этот случай, частично, описан в воспоминаниях М.В.Водопьянова и А.Туманского. Перелетевших к красным механиков было два. Один, Егор Дубин, изначально служил у белых, но накушался зуботычин от золотопогонников. Второй, Флегонт Бассейн (под псевдонимоми Алексей Силов и Георгий Басов), по заданию ЧК, осуществлял надзор за возможным предателями из числа военспецов в эскадрилье Павлова. Перелетев к белым с изменником Шадриным, он разведал состояние дел во вражеской эскадрилье, вывел из строя часть самолётов, насыпав стеклянной пудры в масло. Угнал самолёт и перелетел обратно к красным, захватив с собой механика Дубина, при этом, предполагая возможную погоню, обеспечил преследователю на дежурном самолёте полёт в один конец…
Как бы то ни было – книгу на полку для повторного перечитывания и осмысления…
Аннотация
Он воевал за новую Россию, но его предали. Враги повезли его на казнь, но он испортил им шоу. С той поры, как неприкаянный, он бродит по чужим телам, не понимая смысла своих воплощений. Римский легионер, греческий гоплит, немецкий рейтар… Он не задерживается в телах, он привык к смерти. Очередное воплощение — русский офицер на Первой Мировой. Это короткая остановка или новая жизнь? Солдатику Петрову предстоит это узнать.
Отрывок из книги
«…Ты будешь умирать долго, гяур!»
Голос хриплый, каркающий, знакомый. Чтоб ты сдох, черноголовый! Задолбал! Обязательно каркать при каждом воплощении?
Приоткрываю глаза. Дощатый потолок, вымазанный белой краской. Почему «вымазанный», а не «крашенный»? Не знаю. Пусть… Оштукатуренные, побеленные стены. Неплохо. Осторожно осматриваюсь. Я лежу в кровати, прикрытый байковым солдатским одеялом. Скашиваю взгляд: на одеяло изнутри выпущен край свежей простыни. Под головой подушка — мягкая! Свезло мне нынче, ох, как свезло!
Шевелю пальцами рук и ног — подчиняются. Сгибаю ноги в коленях, затем обнимаю себя руками. Получается. Руки-ноги слушаются, ничего не болит, ран нет. Легкая слабость в теле, но это всегда поначалу. Пора!
Рывком сбрасываю одеяло, сажусь, упираясь спиной в подушку. На мне только белье: рубаха и кальсоны. Кальсоны с завязками, последние распущены. Завязываю их, шарю взглядом по сторонам. На гвозде, вбитом в стену, висит серый халат, даже на вид теплый. Обувь? Наклоняюсь и заглядываю под кровать. Есть! Нечто вроде галош, только кожаных. Левой рукой (почему левой? левша?), словно кот лапой вытаскиваю опорки (вот и название вспомнилось), всовываю ноги. Нормально. Встаю, снимаю с гвоздика халат. Руки не сразу находят рукава, отвык. Запахиваюсь. С соседней койки за моими манипуляциями с нескрываемым любопытством наблюдает человек в нижней рубахе и форменных военных галифе. Штанины галифе необъятной ширины, на ступнях толстые шерстяные носки. Почему-то хочется назвать их «чулками». Под койкой незнакомца стоят ботинки и лежат какие-то странные голенища с ремешками. На подоконнике кожаная каска с большим двуглавым орлом и кокардой спереди. Лицо у незнакомца молодое, простоватое, коротенькая, вихрастая челка зачесана на аккуратный пробор, виски выбриты. Больше в комнате никого нет, две соседние койки пустуют. Вежливо киваю соседу, иду к двери — пора осмотреться. За дверью широкий коридор. Пахнет чем-то резким, больничным. Карболка? Шагаю коридором. Никем не остановленный, распахиваю наружную дверь. В лицо ударяет сырой, напоенный влагой воздух. Я стою на широком крыльце, обрамленном некогда белыми, ныне обшарпанными колоннами. Просторный двор, внутри несколько повозок, крытых брезентом, возле повозок суетятся люди в суконных синелях, защитных фуражках и серых мерлушковых папахах. Липы вдоль ограды стоят черные, без листьев. Весна? Осень?
